rerum scriptor
А теперь за Ховрино.
Идешь себе ночью по недостроенной, заброшенной больнице, в которой по легенде перебили сатанистов, живут мясные сатанисты и бомжи, бегает какая-то шваль и погибли несколько человек, упапв, провалившись, запутавшись и все в том ж духе, идешь в темноте, а вокруг чернеющие проемы дверей, и черт знает, что ты увидишь, когда по ним скользнет свет от максового фонарика, идешь, а больница живет своей жизнью - слышатся странные звуки, слышно, как падают капли, скрипы, шорохи, копошение крыс... А ты идешь рядом с замыкающим Бризицким и думаешь только о том, как бы не вступить в дерьмо.
Мы остановились на крыше, метров двадцать площадью, с бортиками в метр и с одной лестницей, ведущей наверх. Развели костер из угля, заблаговременно взятого с собой. Сидели, хавали бутерброды с коласой. А потом принесла нелегкая каких-то скинов, а с ними очень жаждущего побеседовать мальчика, от которого меня тошнило на протяжении всего времени пребывания в больнице. Этот человек нес какую-то хуйню, очень много говорил, причем такую поебень, что слушать было смешно и тошно. А когда человек очень много трепется, он не вызывает у меня никакого уважения. Тем более, когда человек трепется про то, как он нажирался и про то, в какие районы нам лучше не ходить. А я все сидел и смотрел в огонь, все молчал, потому что говорить мне с этим чмом не хотелось. Хотелось уебать его по башке берцем, но от этого я удержалась, ибо в другом углу крыши копошились еще около пяти его друзей при кастетах, цепях и пневме, а проблемы если что были бы не у меня одной, а у всех. Правда, у меня были бы самые невротебенные. Ну что можно сказать. Про нож я так никому и не сказал. На самом деле, наверное, правильно. ЗАчем кому-то знать, что у меня нож? Если что - сюрприз будет. А наша компания была ничего, мне понравилась. Правда, меня совершенно не радовали шутки "ну что, кого из новеньких будем первой есть? Эту сварим, а эту утопим". Но это ерунда. Они действительно были очень милыми, все эти ребята. Засим все.
Идешь себе ночью по недостроенной, заброшенной больнице, в которой по легенде перебили сатанистов, живут мясные сатанисты и бомжи, бегает какая-то шваль и погибли несколько человек, упапв, провалившись, запутавшись и все в том ж духе, идешь в темноте, а вокруг чернеющие проемы дверей, и черт знает, что ты увидишь, когда по ним скользнет свет от максового фонарика, идешь, а больница живет своей жизнью - слышатся странные звуки, слышно, как падают капли, скрипы, шорохи, копошение крыс... А ты идешь рядом с замыкающим Бризицким и думаешь только о том, как бы не вступить в дерьмо.
Мы остановились на крыше, метров двадцать площадью, с бортиками в метр и с одной лестницей, ведущей наверх. Развели костер из угля, заблаговременно взятого с собой. Сидели, хавали бутерброды с коласой. А потом принесла нелегкая каких-то скинов, а с ними очень жаждущего побеседовать мальчика, от которого меня тошнило на протяжении всего времени пребывания в больнице. Этот человек нес какую-то хуйню, очень много говорил, причем такую поебень, что слушать было смешно и тошно. А когда человек очень много трепется, он не вызывает у меня никакого уважения. Тем более, когда человек трепется про то, как он нажирался и про то, в какие районы нам лучше не ходить. А я все сидел и смотрел в огонь, все молчал, потому что говорить мне с этим чмом не хотелось. Хотелось уебать его по башке берцем, но от этого я удержалась, ибо в другом углу крыши копошились еще около пяти его друзей при кастетах, цепях и пневме, а проблемы если что были бы не у меня одной, а у всех. Правда, у меня были бы самые невротебенные. Ну что можно сказать. Про нож я так никому и не сказал. На самом деле, наверное, правильно. ЗАчем кому-то знать, что у меня нож? Если что - сюрприз будет. А наша компания была ничего, мне понравилась. Правда, меня совершенно не радовали шутки "ну что, кого из новеньких будем первой есть? Эту сварим, а эту утопим". Но это ерунда. Они действительно были очень милыми, все эти ребята. Засим все.