Ничего себе. Только что залезла в управление файлами на своем сайте и вдруг вижу - какая-то страница, сделанная по шаблону. Странно. Ни одной такой у меня не было. Открываю. Заголовок "Простите, так получилось".
И тут до меня дооходит - это же мой старый неудавшийся рассказик, я потом жалела, что выкинула его, не по тому, что хорошо получился, уж чем чем, а этим он точно не грешит, а по тому только, что хотелось его перечитать. Забавно получилось. Помню, мне так жаль было, что он не удался... да.
Мы с тобой стоим посреди пыльной сцены, окруженные изъеденными молью портьерами и полинялыми декорациями. В зрительном зале темно, кресла пусты и мне становится странно – что мы здесь делаем? Как мы очутились здесь? Ты улыбаешься, глядя мне в глаза. Совсем - совсем близко… Ясный блеск твоих глаз совсем – совсем близко и я чувствую твое счастливое теплое дыхание. Ты король среди этих портьер, император запылившихся покоев, намалеванных на фанере, император своей ненастоящей страны. Ты улыбаешься, глядя мне в глаза.
- Пойдем, я покажу тебе…
читать дальшеТы берешь меня за руку и осторожно тянешь к старому фанерному сундуку. Я чувствую, как твоя рука нежно обняла мою, осторожно греясь о тепло моей ладони. Ты садишься перед сундуком на колени – прямо в пыль, на скрипучие ветхие доски сцены, из которых торчат одинокие кривые шляпки гвоздей. Я присаживаюсь рядом с тобой на корточки. Тихо и темно… Пыльный воздух охватывает мое горло, не дает как следует вдохнуть, от пыли на глаза наворачиваются слезы. Ты бережно открываешь старый сундук, так, будто это – величайшая в мире святыня. Поворачиваешься ко мне и снова улыбаешься, целуешь меня блестящим взглядом своих ласковых серых глаз. Ты говоришь, тихо:
- Смотри…
И я осторожно нагибаюсь за край сундука. Я смотрю. На дне сундука, где свернулись твои империи… Пыльные фигурки, серые и безликие, одиноко свернувшиеся калачиками и смотрящие в пустоту и темень душного сундука кукловода. Их много здесь, он тесно прижаты друг к другу, но если смотреть на каждую фигурку несколько секунд, то начинает казаться, будто она лежит одна посреди серой сцены, тоскливо глядя в пустоту.
- Смотри…
Я смотрю. Я вглядываюсь в лицо одной куклы, что чуть побольше других, и через несколько секунд начинаю различать черты уже довольно ясно. Это так больно – резкое сильное лицо, слишком просто узнать… коротко, почти совсем налысо остриженные волосы, резкие надбровные дуги, до наглости волевой подбородок. Лежит, по-детски нахмурив свое сильное лицо и обиженно смотрит в пустоту, поджав под себя ноги и печально стараясь прикрыть маленькое алое пятнышко на посеревшей от времени рубашке на груди. А вот еще один – смешное лицо, еще совсем молодое… Склонил на бок свою кудрявую русую голову и больно смотрит на меня своими болезненно – печальными, уставшими голубыми глазами, приложив деревянные ладошки к тонкой злой ниточке на шее. И страшно светится багровая полоса на лбу до самой брови… А вот еще кукла – в черном сюртуке, лукаво улыбается смуглыми губами, тонкими шелковыми лентами протягивает темный карий взгляд в самое сердце, смуглый, черноволосый… прижимает испанскую гитару к растрепленной пулями красной груди. Мне становится страшно.
- Зачем?
Ты улыбаешься. Ты нежно закрываешь сундук и говоришь небрежно:
- Это старые.
- Я сделаю для тебя еще тысячу таких. Только не уходи.
Я смотрю на тебя. Ты улыбаешься. Я стараюсь понять, что же тут не так? Я чувствую что-то… Ты улыбаешься. И киваешь головой. Так живо и по-человечески, почти как живой.
- Не уходи. Мне будет очень больно, если ты уйдешь.
Ты улыбаешься. И чья-то умелая рука заставляет тебя широким жестом указать на ряд необработанных деревянных кукол, пока еще без лиц…
- Еще тысячу таких… И все они будут прекрасны…
Я тоже стараюсь улыбнуться, но получается с трудом. Чувствую даже сквозь стенки сундука, как несколько глаз, темных и светлых, теплых или холодных, но одинаково одиноких и безнадежных сверлят меня изнутри.
Я спускаюсь с подмостков и иду вдоль пустых кресел. Ай, как больно. Откуда взялась эта боль? Я иду вдоль пустых провалившихся кресел и под моими шагами взметается многолетняя пыль. Я иду, не оборачиваясь и не видя, как алые ниточки, живые и блестящие, нарисовались на твоем улыбающемся лице. Очень больно. Прости, прости меня, я бы обернулась, если бы чья-то умелая рука не заставляла меня печальными шагами идти прочь… теперь ты понимаешь, что же тут не так? Может, мы с тобой наконец проснемся и окончим эту страшную игру? Ты улыбаешься. Поправляешь картонный нимб над головой и улыбаешься своими мокрыми от слез щеками. Я не знаю, что дальше. Я не знаю. Я не знаю, почему ты лежал на дне сундука. Я хотела бы обнять тебя, чтобы тебе больше не было больно, но уже поздно. Рассказ совсем не удался, прости… Ненавижу всю эту ерунду. Я просто хотела признаться вам всем, что я вас люблю. Может, вы одолжите мне ваши картонные крылья? Нет, нет, я совсем тупая. Блин. Я не могу написать даже какой-то идиотский рассказик, даже сказать просто три странных… это все фигня. За что ты так распорядился? Ладно, я знаю. Я все - все - все знаю. Странно, очередной раз осознаю, насколько человек по своей природе одинок. Печально…