Нате! Тока это еще недописано, не отредактированно (к слову, никто не хочет меня отредить из чистого альтруизма? а?), без любимых мной эпиграфов, а кусочек про Анечку вапще недописан. Воть, вопщем! Посвящается сами знаете какому чертовски обаятельному черту, котрый, к счастью, это не прочитает!



Анечка лежала на спине и смотрела в голубеющий в сумерках потолок, оплетенный замысловатой сеткой трещин. До подъема оставалось около двух часов, но уснуть Анечка уже не могла. Всю ночь в голове мялись и теснились какие-то тяжелые чугунно-черные сны, наплоенные болезненным жаром. За окнами уже почти посветлело. По горизонту протянулся свежий порез зари, нежно кроваво алеющий между мрачных колонн многоэтажек, а в комнате все еще стояли синеватые сумерки, сгустками застревающие в углах. В закутке возле двери, подсеченном тусклым электрическим фонариком, оранжевой звездочкой прыгал уголек сигареты в руках у ангела. Он то и дело стряхивал пепел на стоящее на столе блюдце и с тихим шуршанием переворачивал страницу лежащей перед ним книги, зябко двигая крыльями, и старый колченогий стул шатко поскрипывал под ним. Анечка тихонько перевернулась не другой бок и поплотнее укуталась в сырое одеяло.



Илья щелчком отбросил окурок и облокотился на шаткий подоконник. Локти байковой рубашки тут же промокли, но он все же не отнял рук от холодной сырой жести. Перед ним простиралась практически вся Земная Юдоль – серое скопище пяти- шестиэтажных блочных домов, тесно и криво жмущихся друг к другу. Илья жил в единственном на весь район десятиэтажном доме на последнем этаже. Летом здесь было хуже, чем раскаленной духовке – температура в комнате стояла не ниже 45°, в дождь потолок покрывался мокрыми разводами и нередко протекал, зимой столбик термометра, повешенного заботливым ангелом, не поднимался выше 10°. Но зато вид из окна был очень даже неплох. Вот сейчас над серым шлакоблочным ульем сияло синее густое небо, по краю высвеченное рассветом и подбитое разноперой яркой зарей. Лицо облепил влажный холодный воздух. Илья на секунду задержался у окна, любуясь просторны и свежим утренним видом, немного жалея, что надо уходить так скоро. Потом повернулся от окна и принялся собираться. В холщовую сумку с длинной лямкой полетели: рабочее удостоверение, тощий оголодавший кошелек, зубная щетка, несколько фотографий на документы и паспорт. Илья немного поразмыслил и кинул в сумку еще небольшую книжицу, переплетенную в черное сукно и мимоходом схватил со стола желто-красное кислое яблоко. Без особого сожаления осмотрел убогую тесную комнату, тускло освещенную непогашенной лампочкой под потомком. В узком темном коридоре он, вцепившись в яблоко зубами, накинул на плечи куртку и, захлопнув дверь, тихонько прокрался по слепому общему коридору, а оттуда – на холодно электрически освещенную лестничную клетку. Тяжелые рабочие ботинки гулко протопали по всем пролетам, и, наконец отворив деревянную дверь с зарешеченным окошком размашистым – от всей души - пинком, счастливый и свободный Илья выкатился на улицу.