«Посвящение А.Н.Башлачеву. Рождество».
Сидя на крыше
Горько глотает
Водку и слезы
Мой маленький черт...
Горько глотает
Водку и слезы
Мой маленький черт...
Я приоткрыла скрипучую железную дверь и выглянула наружу. Воздух был наполнен серовато-рыжим в свете фонаря снежным пухом. Жестяной скат крыши уже засыпало легким снежком, и крупные хлопья все валились и валились на него из беззвучия предрождественского снегопада. Когда падает снег, в городе становится тихо. «В мире объявлен длительный снегопад»... Я ступила на скользкий скат крыши и осторожно, чтобы не свалиться и не разбить висящую за спиной гитару, побрела вниз, туда, где жестяной лист обрывался над узеньким тротуаром, к невысокой оградке из проволоки. Усевшись на самый край и свесив ноги за оградку, я взяла в руки гитару. С края крыши было видно асфальт в белых крапинках на той стороне улицы, розовато-рыжый фасад дома напротив и рыжий фонарь, в шатре света которого кружились снежные хлопья. Я глубоко вздохнула (изо рта вырвалось облачко пара) и попробовала струны пальцами в черных митенках. Эх, жалко, хватит меня всего на одну песню, а потом руки окоченеют, и играть будет невозможно. Я чуть подкрутила колки и начала, тихо-тихо... Крутит ветер фонари на реке Фонтанке... Спите дети, до зари с вами добрый ангел... Мягкий перезвон струн уходил в снежные дебри и постепенно терялся в мягкой рыжине, там, где таяли очертания улицы, и уже непонятно было есть ли что–то еще кроме этих двух домов, стоящих напротив друг друга, фонаря между ними и апельсинового цвета мягкой, беззвучной снежной путаницы в свете фонаря. Начинает колдовство домовой проказник... Завтра будет Рождество, завтра будет праздник... Знаешь, я всегда плачу, когда пою твои песни. Наверное, это из-за того, что ты умер, Саша. По этому я никогда не играю их при ком-то. Ненавижу, когда люди видят мои слезы. Ляжет ласковый снежок на дыру-прореху... То-то будет хорошо, то-то будет смеху... Снегопад все сильнее и сильнее, иногда мое дыхание зарывается в шарф, намотанный до самого подбородка, и тогда стекла очков покрываются туманной пеленой, и я уже не вижу ни снегопада, ни фонаря, ни дома, только пелену апельсинового цвета. Каждый что-нибудь найдет, в варежках, а больше в шапке... И соседский Васька - кот спрячет цап-царапки... В мягких, зимних потемках, какие бывают только во время ночного снегопада, дремлют плюшевые зайцы, свесив головы с безвольно повисшими ушами на грудь, спят с открытыми глазами рыжеволосые арлекины, дерзко улыбаясь в темноту, дремлют в оцепенении маленькие оловянные солдатики, застывшие на своих позициях, сладко сопят развалившиеся на маленьких стульчиках плюшевые медведи. Звон – фольга, как серебро, розовые банты... Прочь бумагу, прочь перо! Скучные диктанты... По щекам стекают крупными каплями горячие слезы, чуть остывают, становится холодно. Снегопад все сильнее, и уже не видно как следует дома напротив, только иногда проскальзывают за снежным занавесом рыжевато-розовые стены. Небо все ближе и ближе, все сильнее осыпается на землю небесная штукатурка. Снег – окоченевшие крошки облаков. Замелькают в зеркалах платья – паутинки... Любит добрая игла добрые пластинки... я ощущаю подбородком колючий сырой шарф. Промок от моего дыхания и слез. Просто мне нравится, как ты их пел, Саша. Что я могу сказать еще? Все растворяется вокруг меня в снегопаде. Теперь есть только скат крыши с маленьким проволочным забором и снег, снег, снег... Пальцы уже еле двигаются, особенно на левой руке. Будем весело делить дольки мандарина... Будет радостно кружить елка-балерина... А в окне напротив растрепанный, рассеянный СашБаш укрывает своими большими, мягкими и тоже чуть-чуть растрепанными крыльями спящих ребятишек... улыбается... Полетят из-под руки клавиши рояля... И запляшут пузырьки в мамином бокале... Я поднимаюсь, закидываю гитару за плечо и иду вверх по скату крыши. Вот и все, завтра Рождество. С утра дворники замучаются разгребать сугробы. Я ухожу, а ленивое эхо растаявшей в снегопаде улицы оканчивает за меня: То-то будет хорошо, смеху будет много... Спите дети, я пошел, скатертью тревога...