Старый, и тогда он показался мне не особенно впечатляющим.
А сейчас даже понравился. Выкладываю
Пенелопа
На тонкую леску ловлю я солнечные зайчики, нанизываю и
нанизываю бесконечную нитку бус. Пенелопа. Ждущая. Мою бронзовую от солнца кожу
гладит морской ветер, и побелевшие от морской соли складки хитона плещут по
ветру точно крылья. Не знаю, сколько я здесь сижу, не знаю, сколько еще буду
сидеть. Я лишь нанизываю бусины бликов на леску и нитка бус спускается от моих
сандалий вниз и вниз, по белому от соли и ветра камню в ослепительно-бирюзовое
море и теряется в его глубине. Волосы мои, ореховые волнистые пряди, выбившиеся
из пучка, бьются вокруг моего лица и развеваются по ветру. Соль и солнце. Белые
от соли и солнца камни, белый лен хитона, посеребренные смертью, солнцем да
временем, витиеватые голые ветки невысоких кривых деревьев, растущих возле
каменных ступеней, точнее, останков их. И – море. Слепящая, сочная бирюза,
раздирающая глаза, поглощающая останки города ступень за ступенью, стена за
стеной, метр за метром. Бесконечно. Иногда соленые брызги падают к моим ногам,
едва заметно касаются кожи и тут же тают в белоснежном воздухе, улетают в
безоблачно синее и такое же слепящее небо. Ах, как много на моей памяти.
Впрочем, это не важно. Все это не важно. Я – Ждущая. Глаза мои, наверное, давно
бы ослепли и побелели, кожа стала хрупкой, и пальцы ломкими и слабыми… Но я не
могу позволить себе этого. Я буду ждать. Не знаю, сколько тысяч раз обернулась
моя нить вокруг земного шара, но однажды ты возьмешь конец этой нити, самую
первую золотую бусину, что выпала из твоей руки в мою сотни сотен лет назад, и
моя нить приведет тебя домой. Ариадна. Ведущая Вперед. Укусила ли тебя гадюка в
бесконечной жалящей яростным песком пустыне, поглотили ли беспощадные бездонные
снега на севере, задушили ли бурные темные воды чужих морей, ты придешь домой,
я знаю это, ты придешь живой и невредимый. Моя нить приведет тебя обратно
сквозь снега, пустыни, воды, сквозь смерть. Город твой истончился от времени,
солнца и соли. Камни обрушились, деревья в саду засохли и покрылись мертвенным
серебром. От людей твоих не осталось даже костей. Но я жду тебя, я плету тебе
дорогу домой, мой Одиссей. Идущий Домой.
Не сыплются ли крошкой древние камни в последнем содрогании?
Нет, всего лишь скачет по истертым раскрошившимся ступеням золотая бусина, блестя обрывком медной лески.
И ты касаешься моего плеча.
Одиссей.
Вернувшийся.